13 апреля, 2013

Большая Кавказская война (28)

Продолжение. Начало в № 5 за 2008 г.

Поручая подавление мятежа генерал-лейтенанту барону Розену, Тормасов предписывал ему немедленно отправиться в Сурам, «истребовать» от князя Орбелиани все получавшиеся последним инструкции главнокомандующего, экстраординарную сумму и «немедля двигаться прямо на тот пункт, где находится главное скопище бунтовщиков с тем, чтобы разбить и рассеять его». Вместе с тем главнокомандующий предписал князю Орбелиани дожидаться в Сурам прибытия генерал-лейтенанта барона Розена.

Но предписание это не застало здесь князя Орбелиани. 16 июля он снова двинулся в Имеретию по ваханской дороге. Уже в семи верстах от Сурама наши войска были встречены двухтысячной толпой мятежников, укрепившихся в лесах и скалах по обе стороны дороги, причем последняя преграждена была рядом завалов из громадных бревен. Выбивая противника штыками, колонна медленно двигалась вперед и к вечеру подтянулась к селению Небозири, потеряв в этот день 5 человек убитыми и 18 ранеными. Здесь была сделана дневка для починки орудий и патронных ящиков, изломавшихся накануне. На следующий день отряд перешел в селение Зедувани, совершив по пути переправу через реку Малиту под сильным огнем мятежников, уничтоживших мост и сильно укрепившихся на противоположном берегу реки.

В Зедувани князя Орбелиани настигло помянутое выше предписание Тормасова – сдать командование войсками генерал-лейтенанту Розену и дожидаться в Сураме прибытия его. Последнее оказалось уже неисполнимым. В то же время, основываясь на одном из предшествующих предписаний главнокомандующего – «идти стремительнее», Орбелиани решил двигаться форсированными маршами вперед, не ожидая Розена. Последнему он только послал предупреждение, что если он пожелает из Сурама ехать дальше вслед за войсками, то ему весьма опасно будет «пуститься в столь бурный путь». 19 июля Орбелиани пришел в селение Махилисы. 20-го пробился через многочисленные толпы мятежников к селению Легвани, но здесь вследствие сильных проливных дождей должен был дать своему отряду дневку. К вечеру этого же дня получено было сведение, что наша команда, стоявшая в Чхери, находится в критическом положении. Это известие заставило князя Орбелиани утром 22 июля двинуться на выручку Чхерского гарнизона.

Оборона крепости-замка Чхери составляет один из тех многочисленных эпизодов Кавказской войны, в которых особенно ярко выразились несокрушимая мощь духа солдата и беззаветная преданность его долгу присяги. Восстание, быстро охватившее Имеретию, не дало возможности Симоновичу стянуть все свои войска к Кутаису. Кое-где в укрепленных замках оставались еще небольшие наши команды, отрезанные бродившими повсюду толпами мятежников от главных наших сил.

К числу таких гарнизонов, предоставленных силой обстоятельств собственным своим силам, принадлежал и гарнизон Чхери, состоявший из 27 рядовых Белевского полка под командой подпоручика Шеншина 2-го. Еще в середине июня толпа вооруженных имеретин окружила Чхерский замок и потребовала его сдачи. Но ничтожный гарнизон отвечал на это дружным огнем и выказал такую решимость отстаивать свой пост до последнего человека, что мятежники, не отваживаясь штурмовать крепость, обложили ее со всех сторон.

Тяжелые дни блокады потянулись для осажденных. Недостаток продовольствия и ежеминутные тревоги истощали силы защитников. Начавшиеся вследствие этого болезни уменьшили и без того немногочисленные ряды их. Но все эти лишения только укрепляли дух гарнизона и увеличивали стойкость его. Наконец, мятежники отвели от крепости воду. Казалось бы, что это последнее испытание должно было превысить силы измученного уже гарнизона и принудить его к сдаче. Но на деле, наоборот, осажденные проявили еще большую энергию. Подпоручик Шеншин приказал унтер-офицеру Чеботареву взять 12 человек, выйти ночью из крепости, наполнить из невдалеке лежавшего источника несколько бочонков водой и доставить их обратно в крепость. Приказание это было исполнено в точности, и необычайная смелость этой вылазки обеспечила ей успех с потерей всего лишь двух человек ранеными.

Вскоре разнесся слух, что наши войска не могли пройти из Сурама в Имеретию и отступили обратно из альского ущелья. Это известие отняло у защитников Чхери надежду на скорую выручку. Между тем увеличившаяся болезненность среди осажденных все более уменьшала ряды их. В таких тяжелых обстоятельствах подпоручик Шеншин решил наконец уведомить о своем положении ближайшую войсковую часть. На это отважное предприятие вызвались двое рядовых – Терещенко и Никифоров, которые незаметно пробрались мимо мятежников, доставили донесение Шеншина в находившийся в то время в селении Легвани отряд Орбелиани и возвратились обратно в крепость. Последняя 22 июля была освобождена после упорного боя отряда князя Орбелиани с трехтысячной толпой мятежников на горе Цхолярисы и под стенами самой крепости.

Император Александр повелел объявить в приказе по армии о доблестной защите Чхери и наградил подпоручика Шеншина следующим чином, унтер-офицера Чеботарева – знаком отличия военного ордена, выдачей 100 рублей единовременно и сверх того – жалованьем по окладу гвардейских фельдфебелей, с обращением его в пожизненный пенсион, рядовых Терещенко и Никифорова – званием унтер-офицеров, знаками отличия военного ордена и 50 рублями каждого. Всем остальным нижним чинам, участвовавшим в защите, выдано по 25 рублей.

Фото: Сергей КОРЕЦ

Между тем генерал-лейтенант барон Розен 20 июля прибыл в Сурам. Не найдя здесь князя Орбелиани, он взял в конвой себе роту 15-го егерского полка и в 4 часа утра 21 июля выступил по ваханской дороге. В селение Марилисы к нему явились присланные князем Орбелиани два брата Кипиани, обязавшиеся отвечать за «шалости» имеретин по пути следования Розена. Последний недоумевал. Тем не менее он воспользовался услугами Кипиани, отправив их в Сурам со своими донесениями и с предписанием о скорейшей доставке из Карталинии провианта в селение Зедувани. Двигаясь дальше, он ежеминутно рассчитывал нагнать поджидавшую его колонну князя Орбелиани, но в селении Небозири узнал, что тот спешно уходит вперед. Между тем по пути стали попадаться толпы мятежников, встречавших небольшой конвой генерала выстрелами. На рассвете 23 июля Розен почти случайно наткнулся у крепости Чхери на передовые пикеты отряда Орбелиани. Найдя их в страшном беспорядке, он потребовал к себе начальника отряда. Но последний на это требование прислал рапорт о болезни.

Положение Розена было не из легких. С одной стороны, он не имел никаких сведений ни о числе противников, ни о месте их нахождения, ни даже о свойствах театра, на котором предстояло ему действовать. С другой же – принятый им от князя Орбелиани отряд, находившийся в тяжелом походе уже с 6 июля, был сильно утомлен и не имел продовольствия. Добыть последнее на месте не было решительно никакой возможности. Предстояло одно из двух: или выжидать у Чхери прибытия продовольственного транспорта из Сурама, или на половинной порции пробиваться на соединение с Симоновичем и затем уже приступить к усмирению мятежа. Розен остановился на последнем, рассчитывая в Кутаисе найти достаточные запасы продовольствия.

Оставив в крепости Чхери прежний гарнизон и снабдив его полумесячным запасом провианта, солью и водой, Розен утром 24 июля двинулся вперед. Колонна шла с полной предосторожностью: впереди авангард из 50 егерей с легким трехфунтовым орудием и сто человек рабочих Кабардинского полка для расчистки дороги главным силам. Последние состояли из батальона Кабардинского полка и транспорта вьюков под прикрытием 200 человек. По сторонам шли команды фланкеров из двух рот егерей и сотни казаков. В арьергарде – рота егерей и команды Кабардинского полка. На первом же переходе, у деревни Градо отряду пришлось выдержать жаркий бой с пятитысячным скопищем мятежников.

Последние были отброшены, причем даже не успели захватить труп убитого здесь главного предводителя своего, князя Дмитрия Абашидзе, в одежде которого были найдены письма Соломона, царицы и многих других лиц, руководивших восстанием. В течение двух последовавших дней, 25 и 26 июля отряд Розена двигался по весьма трудной дороге, прегражденной завалами и забросанной камнями. Мятежники непрестанно нападали то на команды фланкеров, то на арьергард, прикрывший сильно растянувшиеся на тяжелой дороге отрядные вьюки. Здесь был убит «наизлейший враг России» – князь Кайхосро Абашидзе.

27 июля отряд Розена, преследуемый толпами мятежников, предводимых князем Кайхосро Церетели, переправился вброд через реку Квирилу и на другой день, 28 июля, разбил семитысячное скопище имеретин, турок и лезгин, занявших узкое ущелье на речке Читуре с целью не пропустить барона Розена к Кутаису. В этом деле пал предводитель турецких войск Сулейман-бей, а имеретины, потеряв более 200 человек убитыми, рассеялись по окрестным лесам и лишь небольшая часть их, с предводителем своим Кайхосро Церетели, ушла к царю Соломону в селение Маглаки.

В этот день Розен дошел до реки Цители-Цхали, протекающей в трех верстах от Кутаиса. Не имея никаких известий от Симоновича и видя, что город окружен большими партиями мятежников, Розен остановился на ночлег на берегу помянутой реки. На другой день, 29 июня, рассеяв мятежников, он в 7.30 вступил наконец в самый Кутаис, но здесь Симоновича не оказалось.

Последний в течение двух недель, с 11 по 27 июля, пребывал в Кутаисе в полном бездействии, несмотря на то, что в это время отряд князя Орбелиани безуспешно пробивался через альское ущелье, а многочисленные шайки имеретин бродили вокруг самого Кутаиса и блокировали в Багдаде отряд майора Ушакова. 26 июля пришло известие, что Розен находится всего лишь в двух переходах от Кутаиса.

Фото: Сергей КОРЕЦ

Симонович тотчас же собирает свои войска и, оставив часть их гарнизоном в Кутаисе, с остальными утром 27 июля выходит на помощь Ушакову. Рассеяв несколько скопищ во время марша и разбив главные силы бунтовщиков блокирования Ушакова, Симонович соединился с последним, но здесь получил предписание Розена двинуться по правому берегу реки Риона для преследования Соломона, который в это время с толпами имеретин, турок и лезгин находился, по слухам, у селения Маглаки. Симонович оттеснил Соломона, привел в покорности нам Вакинскую и Пицысканскую волости, взял от населения аманатов и 8 августа возвратился в Кутаис, где его ожидал приказ по войскам кавказской армии о производстве в генерал-майоры с назначением бригадным начальником войск, расположенных в Имеретии.

Тем временем другая колонна из пяти рот пехоты и пятидесяти казаков под начальством майора Прибыловского была двинута Розеном к Гелатскому монастырю. 4 августа у селения Риони, Прибыловский встретил большое скопище мятежников, руководимых самим Соломоном. Завязался упорный бой. Сильно пересеченная местность, поросшая густым лесом, не давала никакого обстрела нашей артиллерии. «Местоположение было таким критическим, что по совершенно открытым местам не можно было против мятежников действовать из орудий и более штыками, нежели оружейным огнем, надлежало опрокидывать неприятеля».

Весь день продолжался жестокий бой. Вечером к Прибыловскому подошли две роты Кабардинского полка, присланные Розеном из Кутаиса. Пользуясь темнотой дождливой ночи, войска наши в полной тишине, без выстрела подкрались к позиции мятежников и неожиданным ударом в штыки рассеяли их.

Соломон бежал к селению Нагареви. Розен двинул туда одновременно Симоновича и Прибыловского. 9 августа двухтысячное скопище имеретин и лезгин, сильно укрепившееся близ Гелатского монастыря, было рассеяно Симоновичем, и Соломон бежал в селение Гокси. Отсюда он прислал в наш лагерь митрополита Давида с предложением, что «если всемилостивейший государь император удостоит его прощения за все его поступки и соизволит назначить ему место в Имеретии, где бы он мог спокойно окончить свои дни, то он письменным обязательством откажется навсегда от имеретинского царства, обяжется не вмешиваться ни в какие внутренние и политические дела и верной службой своею государю императору против турок будет стараться загладить все прежние свои деяния и преклонить Его Величество на милость своей покорностью и усердием».

Однако обещаниям Соломона не придавалось уже никакой веры. «Все сие, – писал Тормасов, – по последствиям открылось ложным и было со стороны его одной хитростью, дабы держать приставших к нему мятежников в страхе и послушании, чтобы когда он успеет приобрести себе от государя императора прощение и получить опять в управление царство имеретинское, не быть тогда от него истребленными и не пожертвовать своими семействами и имуществом».

Предложение Соломона было категорически отвергнуто, и Симонович вместе с Прибыловским продолжали энергичное преследование царя, «не давая ему покоя ни одного дня». Разбив мятежников 17 августа в ущелье Гоги и 26 августа у деревни Сакаро, Симонович успокоил население Лосиатхевской волости и попутно освободил немногочисленный гарнизон крепости Мухури, выдержавший осаду, подобную Чхери. Одновременно с этим высланные Розеном отряды Княжевича и Щелкачева рассеяли 23 августа у селения Багдада скопище имеретин и турок, причем последние потеряли свыше 400 человек.

Что касается гарнизона Мухури, то он состоял из 12 рядовых Белевского полка и двух казаков под начальством унтер-офицера Яковлева. Последний за редкое мужество и распорядительность, проявленные им во время продолжительной борьбы с многочисленным противником, осадившим крепость, награжден был знаком отличия военного ордена, 50 рублями единовременно и пожизненным пенсионом в размере жалованья гвардейских фельд-фебелей. В отданном по высочайшему повелению приказе по армии о подвиге защитников Чхери был указан и подвиг защитников Мухури.

Таким образом, к началу сентября почти вся Имеретия была очищена от шаек мятежников. Царь Соломон, покинутый большей частью своих приверженцев, опасаясь быть отрезанным от Ахалцыха, «пробрался с малым числом своих сообщников без дороги, по почти непроходимым горам и через леса» в труднодоступное ханийское ущелье, где и решил держаться до подхода подкреплений из Турции.

Между тем главнокомандующий генерал Тормасов до 9 сентября не имел решительно никаких сведений о положении дел в Имеретии. Шайка мятежников, скрывавшаяся в альском и ваханском ущельях, перехватывала буквально всех курьеров, следовавших с бумагами из Грузии в Имеретию или обратно. Однако по странной случайности обстоятельство это не всегда оказывало вредное влияние на ход имеретинских дел. Еще 26 июля, то есть в то время, когда вновь назначенный командующим войсками в Имеретии генерал-лейтенант барон Розен не успел даже дойти до Кутаиса, Тормасов послал ему предписание: «Сдать команду над всеми войсками генерал-майору князю Орбелиани и немедленно возвратиться ко мне в лагерь (у Саганлуга), где я имею надобность объявить вам высочайшее повеление, сейчас мною полученное».

Фото: Сергей КОРЕЦ

Князю же Орбелиани предписывалось принять только командование над войсками, отнюдь не вмешиваясь во внутреннее управление Имеретией. При этом от него требовалось «действовать стремительно, стараясь как можно скорее кончить имеретинское дело решительным образом, не довольствуясь одним изгнанием бывшего царя из Имеретии». О назначении, которое получил Орбелиани, сообщено было и Симоновичу. «Так как вы, – писал ему Тормасов, – высочайше утверждены управляющим в Имеретии, Мингрелии, Гурии и Абхазии, то внутреннее управление и распоряжение должны и теперь непосредственно от вас зависеть. Под командою же у генерал-майора князя Орбелиани как старшего чиновника вы имеете состоять только по войскам, а потому предписываю вам о внутреннем благосостоянии вверенных нам провинций и обо всем в оных происходящем доносить прямо мне и как можно чаще».

Все эти предписания Тормасова, перехваченные мятежниками, не попали по назначению, а благодаря этому в Имеретии сохранилось единовластие, столь важное при тогдашнем остром положении дел, и Розен, подчинив себе и Симоновича, и Орбелиани, благополучно руководил усмирением мятежа, вплоть до бегства совершенно уже ослабленного Соломона в ханийское ущелье.

Но Тормасов, как сказано выше, об этом не знал решительно ничего. «Ради Создателя, – писал он Симоновичу 3 сентября, – не оставляйте меня в безвестности. Я не знаю, что там делает генерал-лейтенант барон Розен, которого я уже три раза требовал, чтобы он по высочайшему повелению возвратился назад, и неизвестно также, чем занимается генерал-майор Орбелиани, которому я тоже три раза предписывал от генерал-лейтенанта барона Розена принять начальство над войсками».

В первых числах сентября сообщение с Грузией открылось, и Розен, исполняя в четвертый раз посланное ему предписание главнокомандующего, выехал в Тифлис, сдав командование генерал-майору князю Орбелиани. Последний, однако, по разным причинам не желал оставаться в Имеретии и под предлогом болезни просил Тормасова уволить его обратно в Грузию. Снисходя к этим просьбам, главнокомандующий предписал ему сдать команду генерал-майору Симоновичу. Едва это состоялось, как в Тифлис получено было высочайшее повеление об освобождении Розена от суда, почему Тормасов, поздравляя его «с благоприятной переменой сего дела», предписывал «остаться командовать войсками, действующими в Имеретии». Но Розен в это время уже подъезжал к Тифлису, и окончательное усмирение мятежа перешло таким образом само собой в руки Симоновича.

В течение восьми месяцев Тормасов семь раз передавал командование войсками в Имеретии в руки то Симоновича, то Орбелиани, то Розена, и только благодаря случайностям и главным образом прекращению сообщений с Имеретией устранились те невыгодные последствия, которые неминуемо были бы вызваны этой непрестанной сменой ближайших руководителей борьбы нашей с Соломоном, особенно в наиболее трудный период ее – в августе и сентябре 1810 года.

Главнокомандующий был твердо убежден в том, что окончательное успокоение Имеретии не может быть достигнуто до тех пор, пока Соломон будет сохранять возможность возмущать население ее. В этом смысле главнокомандующий неоднократно давал инструкции правителю Имеретии – генерал-майору Симоновичу. Придавая успеху военных действий над мятежниками второстепенное значение, Тормасов настойчиво обращал внимание Симоновича на самого царя Соломона как на главную причину всего происшедшего.

«Действуйте неупустительно на сию причину, – предписывал он ему, – преследуйте оную повсюду, не давая ни на час покою, отрезывайте ей дороги, дабы причина не ускользнула, ибо тогда дело будет безуспешно, и, гоняя ту причину по всем местам, ослабьте до того, чтобы соумышленники оную оставили. В то время можно будет сделать, то есть или принудить премудрого и хитрого покориться сильнейшим, или против хитрости употребить такую же хитрость, какого бы она рода ни была, ибо против извивающейся с улыбкой злости ничего не должно быть священного коварству умышленному, всегда позволительно мерить тою же мерою, особливо для спасения человечества, которое будет страдать впоследствии, если улыбка в коварном человеке не изгладится смертным сном. Ваше превосходительство теперь знаете, в чем состоит дело, и так действуйте неослабно, не жалея никаких орудий уничтожению зла: железо, золото, силу и всякие обороты употребить на окончание дела так, как должно; тогда экспедиция сия назовется успешною и многие будут счастливы».

Переписка подобного содержания между Тормасовым и Симоновичем не раз попадала в руки Соломона в тот период, когда мятежники прервали сообщение Грузии с Имеретией. Понятно, что замыслы русского главнокомандующего, обладающего для осуществления их громадными материальными средствами, производили удручающее впечатление на слабохарактерного, по природе трусливого царя. Дрожа постоянно за свою жизнь, он наконец дошел до такого состояния, что подозревал измену повсюду и, не давая веры даже самым преданнейшим из окружающих его людей, беспрестанно переходил с одного места на другое, не останавливаясь нигде более одного дня, таился постоянно в горах и ущельях, проводил ночи в самых крепких местах, скрываясь даже от своих войск, которые никогда не знали места ночлега царя. Это было причиной того, что «все старания Симоновича достигнуть до места пребывания Соломона и, окружив его, схватить, не могли никак иметь успеха».

Но в то же время явное недоверие Соломона к своим приверженцам подрывало преданность последних, а плохо скрываемая трусость царя возбуждала в окружавших его глубокое пренебрежение к нему, и число сторонников царя, по мере наших успехов, все более и более уменьшалось.

Фото: Сергей КОРЕЦ

Ханийское ущелье, в котором скрылся Соломон с пятисотенной толпой имеретин, представляло «одно из крепчайших мест в природе». Дорога туда вилась в полугоре над страшной бездной и была так узка, что двоим рядом не всегда можно было пройти по ней. Эта головоломная тропа то пересекала глубокие овраги с крутыми, обрывистыми берегами, в которых «без трепета спускаться невозможно», то скрывалась под громадными нависшими глыбами гранитных утесов. Густой девственный лес, покрывавший скаты гор, образовывал местами длинные зеленые туннели, в которых пропадала узкая тропинка. Природные свойства ханийской дороги, на которой горсть защитников смело могла бы задержать многочисленного противника, были еще тщательнее усилены мятежниками искусственным путем. Вход в ущелье был прегражден несколькими рядами завалов и засек. На утесах, висевших над дорогой, заготовлены массы камня и бревен для скатывания на атакующих. Сама дорога перекопана, завалена срубленными деревьями и громадными обломками скал, а в некоторых местах, над бездной, и совершенно срыта. В этой-то неприступной позиции Соломон, усилившийся 1500 ливанских и ахалцыхских турок, имел намерение обороняться против стеснивших его отовсюду войск Симоновича. Но последний, «не отступая от строгих своих поисков за бывшим царем», решил атаковать Соломона, невзирая на силу занятой им позиции. Предприятие это, свидетельствующее о необычайной храбрости и решительности генерал-майора Симоновича, было совершенно необходимо ввиду того, что Имеретия не могла быть окончательно умиротворена до тех пор, пока Соломон оставался еще в пределах ее.

Разделив свои войска на три колонны, Симонович две из них послал в обход флангов неприятельской позиции, третью же под начальством майора Ушакова направил для атаки мятежников прямо по ханийскому ущелью. Утром 24 сентября Ушаков двинул свою колонну на штурм передовых завалов. Атака была настолько стремительна, что мятежники были опрокинуты, не успев даже нанести нам чувствительных потерь: колонна потеряла всего четыре человека убитыми и ранеными. Вход в ущелье был открыт, но далее предстояло пройти по самым опасным местам над бездной, под нависшими скалами, по краю которых рассыпались мятежники, готовясь сбрасывать приготовленные камни и бревна «для подавления оными наших войск».

Преодолеть это место было положительно невозможно. Каждый человек неминуемо был бы или раздавлен, или сброшен в пропасть. Положение колонны Ушакова, остановившейся перед этим местом, становилось критическим. Но, к счастью, на окрестных высотах показались обходные колонны. Появление их было столь неожиданно для мятежников, что последние пришли в неописуемую робость и обратились в паническое бегство, преследуемые неотступно колонной Ушакова. Стоявшие на самой дороге турки в бегстве стеснились в самой узкой части ущелья и большей частью были переколоты здесь штыками наших гренадер. Все же остальные защитники ханийского ущелья рассеялись в окрестных лесах.

Последняя опора мятежа рухнула. Но главный виновник его успехов все-таки ускользнул из наших рук. На рассвете 25 сентября Соломон с небольшим числом своих приверженцев бежал в Ахалцых «через непроходимую, покрытую лесом гору, которая отняла все возможности его преследовать». «При всем напряжении сил, – доносил Симонович, – и при понесенных воинскими чинами в сию экспедицию несказанных трудах, в коих нижние чины, не получив новой амуниции, до того обносились, что почти совершенно сделались наги и босы и пришли в жалостное положение, не было возможности достигнуть известной цели, ниже сбыть с рук посредством какого-либо решительного человека, чем бы навсегда мог быть положен конец всяким беспокойствам. Случалось во время экспедиции, что два и три дня проходили прежде, нежели узнавал я о настоящем местопребывании его, между тем как в одно и то же время несколько разных слухов получал о его нахождении в разных местах. Дух всеобщей революции почти никогда не допускал склоняться на пользы, какие мог бы кто получить от приверженности к нашей стороне, и совершенно преданных нам людей, которые действием своим могли быть нам полезны, не было никого».

Так кончилось вторичное восстание в Имеретии, стоившее нам на этот раз двадцати офицеров и 392 нижних чинов убитыми и ранеными, – цифра по тому времени довольно внушительная. Большинство этих потерь пришлось на долю Кавказского гренадерского полка. В память особенных трудов, понесенных этим полком в двукратной борьбе с восставшим населением Имеретии, в полковую церковь была передана утварь и Евангелие на русском языке, подаренные царю Соломону еще императрицей Екатериной и покинутые им в ханийском ущелье при поспешном бегстве в Ахалцых.

Для окончательного успокоения края и дабы «навсегда отнять мысль и ожидание в легкомысленном имеретинском народе видеть когда-либо восстановление в Имеретии царя» главнокомандующий просил объявить манифестом о присоединении ее на вечные времена к Российской империи и торопил Симоновича скорейшим устройством в Имеретии областного правления, «коего бы основание было приноровлено ближе к российскому порядку, по примеру Грузии».

Одновременно с этим Тормасов озаботился удалением из Имеретии членов царского дома, «кои могли бы иметь вредное влияние на народ». С этой целью жена Соломона – царица Мария Кациевна, сестра его – княжна Мария Андроникова с сыном и дочь Соломона I – царевна Дареджана были отправлены на жительство в город Воронеж. Остальные члены царского дома, не отличавшиеся благонадежностью, были переведены на жительство в Тифлис. Царевича Давида как человека слабоумного и не имеющего на народ никакого влияния Симонович просил оставить в Имеретии, но Тормасов, исходя из того мнения, что «народ имеретинский еще более слабоумнее и в обуянии ума своего может ко всему пристать», предписывал и Давида выслать в Тифлис.

Главных бунтовщиков из князей и дворян Имеретии Тормасов полагал сослать в Сибирь, а тех, кто «по влиянию своему может быть вреден или ненадежного расположения к России, удалить под разными благовидными предлогами из Имеретии». Но Симонович находил, что мера эта едва ли будет полезна нам. «При всяком удобном случае старался я, – доносил он Тормасову, – внушить имеретинскому дворянству пагубные последствия мятежа, щедроты и милосердие всероссийского государя и, кажется, успел в него поселить некоторую к себе доверенность и надежду, что оно при нашем правлении может быть со временем счастливо. В таком расположении умов я не предвижу из того пользы, если из среды дворянства вдруг исторгнут пять или шесть человек и сошлют в Сибирь. Дикари, едва только начинающие в нас взнаваться и мириться с нами за потерю прежнего правительства, все от нас отклонятся, мы лишимся навсегда их доверенности и они, хотя будут нас бояться, но любить никогда не будут. Поэтому я осмеливаюсь просить всепокорнейше Ваше Высокопревосходительство об отмене данного мне на сей предмет повеления и до получения на сие разрешения исполнением оного приостановился».

Несколько дней спустя Симонович снова по этому же поводу доносил Тормасову: «Из бунтовщиков есть люди пожилые, имеющие по пяти и шести взрослых сыновей. Чем многочисленнее, кто имеет семейство, тем тот более мог иметь силы в бунте. Если же ныне сослать такого старика, то оставшиеся дети из мщения одного не преминут пристать к царю и всемерно будут стараться нам вредить. С другой же стороны, предполагать должно, что прощенный старик очувствуется и детям своим станет внушать верность и преданность к нам вместе с благодарностью за прощение. К обузданию же такового семьянина на будущее время возьмется у него в аманаты сын. По подобным обстоятельствам нельзя на сей раз предполагать пользы от отправления отсель кого-либо из первых бунтовщиков, особливо, когда они по бунте собрались (в Кутаис для выбора депутатов) положась на мое слово о прощении их, в противном же случае они бы не пришли».

Соглашаясь с этими представлениями Симоновича, главнокомандующий объявил прощение даже лицам, бежавшим с Соломоном в Ахалцых, причем им было дано четыре месяца на возвращение в Имеретию. Те же, кто не вернется в этот срок, «признаны будут, объявлялось в прокламации Симоновича, за государственных изменников, и имение их все без изъятия будет взято в казну».

Для охранения спокойствия в стране из числа всех войск, принимавших участие в подавлении мятежа, были оставлены в Имеретии под начальством полковника Мерлини 11 рот, 4 единорога, 5 пушек и 85 казаков. Остальные же войска под начальством самого Симоновича были двинуты 1 ноября 1810 года из Кутаиса через Багдад в Ахалцыхский пашалык для совместных действий с главными нашими силами, вторгнувшимися туда же под общим начальством Тормасова из Грузии.

Так окончило свое существование имеретинское царство, в течение семи веков под владычеством династий Абхазской (786–985) и Багратидской (1259–1810) занимавшее видное место среди отдельных владений Закавказья.

Бежав из ханийского ущелья в Ахалцых, бывший царь Соломон рассчитывал еще заручиться содействием турок и снова явиться в Имеретию. Но вступление наших войск в ноябре 1810 года в пределы Ахалцыхского пашалыка вынудило Соломона бежать в Эривань. Оставшиеся же в Ахалцыхе несколько человек преданных Соломону имеретинских князей, в том числе и сын Зураба Церетели – Семен, продолжали сношения с населением Имеретии, поддерживая в нем надежду на возвращение царя.

Не встретив особенного сочувствия к себе со стороны персидского правительства и вообще потеряв надежду на иноземную помощь, Соломон возвратился в Ахалцых и отсюда через Дирбийского греческого архимандрита Венедикта прислал Тормасову письмо, в котором просил его пропустить в Ахалцых его семью и возвратить некоторые вещи, оставшиеся в Имеретии. Такого же содержания письмо было получено Тормасовым и от князя Леонидзе. При этом лицо, доставившее эти письма, передало главнокомандующему на словах, что Соломон соглашается прибыть в селение Дирби, если не будет наказан за побег из Тифлиса, и получить полное прощение от государя императора. Тормасов на это отвечал, что он искренне сожалеет о неприятностях, «претерпенных» Соломоном и преследующих его, но в то же время «не считает себя причиной оных».

«Кто же тут виной, – писал он Соломону, – если вы, не дождавшись счастливой участи, вас ожидавшей, были увлечены советами ваших приближенных в море бедствий, в коих нет вам другого спасения, как только прибежище к собственному вашему рассудку». В заключение Тормасов, не отвергая просьбы Соломона о возвращении ему собственных его вещей, сообщал, что «принял полезные меры к их отысканию».

Князю же Леонидзе он писал по этому поводу: «Как вещи сии были потеряны по собственному произволу и даже с намерением, между тем обстоятельства сделали большую в пути перемену, то человек, сделавший такую умышленную потерю, отыскивать свои вещи должен с трудом, терпением, усердием и надеждою на высшую благость, довольствуюсь между тем обещаемым неложно утешением, мирным пристанищем и другой заменой его потери».

Вместе с тем Тормасов, очевидно желая развеять в Леонидзе опасения на счет его участи в случае добровольного возвращения в Имеретию, писал ему: «Скажу истину, что старание ваше в пользах бывшего в Имеретии царя и преданность вашу к нему даже и в теперешнем положении я никогда не порицал, а напротив, считаю оную благородным в вас чувствованием благодарности за милости, от него вам оказанные».

Вслед за этими письмами главнокомандующий командировал в Ахалцых полковника Болецова и архимандрита Венедикта, которым было поручено убедить царя Соломона прибыть в Грузию. При этом Болецову как лично знакомому с Соломоном и пользовавшемуся доверием последнего поручалось обещать царю, что он «получит всемилостивейшее прощение от Его Императорского Величества во всех его деяниях, удостоен будет данными им милостями государя императора и снищет навсегда постоянное для себя счастье и благоденствие».

Архимандрита же Венедикта главнокомандующий просил «обратить сию погибшую особу на путь правый» и вместе с тем передать Соломону собственноручное письмо главнокомандующего, в котором говорилось: «По сохраняемому мною всегда искреннему участию в положении вашем я с особенным удовольствием получил письмо вашего высочества и вкратце на оное имею честь вам ответствовать. Раскаяние, быв всегда неразлучно подругою спокойствия, оба вместе непременно доведут вас в отверзтый для них храм верной их родственницы – безмятежного счастья. И так, если вы желаете себе добра, то последуйте гласу здравого вашего рассудка и самой истины, примите неотлагательно в спутники ваши сих двух приятельниц, и тогда само благоденствие ваше будет с вами неразлучно. Если же притом вы к храму счастья, по имеющейся уже у нас надежде, приведете еще и любимую сестру счастья – усердие, увенчанное успехом в вашем намерении, то услуга, которую вы тем окажете сему щедрому божеству, привлечет к вам сугубые неожиданные милости. Священная особа, вам доброжелательная (архимандрит Венедикт), от коей вы получите сей залог всегдашнего расположения моего к вашим пользам, словесно вас уверит в открытых моих чувствованиях и настоящих мыслях. Прошу, Ваше Высочество, поверить его словам, ибо оные сопряжены с моей честью».

Главнокомандующий даже обещал принять Соломона со всеми почестями и ручался, что если бы он не пожелал иметь у себя почетного караула, то в окружности занимаемого им дома не будет ни одного солдата.

Но Соломон не поверил обещаниям Тормасова.

Покинутый большинством последовавших за ним из Имеретии князей, лишившись даже советов Леонидзе, который умер в Ахалцыхе, не дождавшись ответа на приведенное выше письмо свое к Тормасову, бывший царь Имеретии скитался по турецким владениям, переходя из одного приграничного пашалыка в другой, все еще рассчитывая на улыбку счастья.

Но судьба не сулила уже ему снова увидеть потерянное им наследие древней династии Багратидов. 7 февраля 1815 года вдали от Имеретии, в турецком городе Трапезунде пресеклась недолгая, но бурная глубокого драматизма жизнь последнего имеретинского царя Соломона II, скончавшегося на 42-м году от роду. Над прахом его, погребенным в ограде местной православной греческой церкви, поставлен был скромный памятник в виде каменного навеса, прикрывавшего намогильную плиту, с грузинской надписью на одной стороне: «Совлечена с меня первобытная доброта и красота и лежу наг и покрытый стыдом в сем гробе я, происходящий из племени Давида, Багратион, сын Арчила, всея Имеретии царь Соломон, за которого испрашиваю прощение. 7 февраля 1815 г.».

А на другой: «Царь Соломон. Суди господи обидящие меня, побори борющиямя. Да постыдятся и посрамятся ищущие душу мою (Псал. 34). Помяните меня, братия, в гробе сем лежащего царя Соломона».

Продолжение следует.