21 февраля, 2011

Неимоверная храбрость и стойкость (2)

Окончание. Начало в № 6 за 2010 г.

Очертания Плевны с ее красными черепичными кровлями и минаретами уже виднелись отчетливо. До окраины города оставалось не больше полутора верст. Измученные четырехчасовым боем на пространстве почти пять верст и томимые жаждой, солдаты 19-го пехотного Костромского полка поспешно приводили себя в порядок.

Но не прошло и четверти часа, как неприятельские батареи появились снова с двух сторон – южнее и севернее города и начали метко стрелять по занятой русскими войсками линии. Вскоре за этим показались густые колонны пехоты турок, прикрытые цепью стрелков.

Засуетились и российские роты, раздались команды и напоминания беречь патроны. Сильный шум и гам, несшийся со стороны турок, возвещал приближение войск неприятеля. Османы были полны решимости возвратить отбитые у них позиции. Минуты ожидания и приготовлений с российской стороны длились недолго.

Русская батарея первой нарушила молчание. В турок полетели снаряды. Роты также открыли организованный огонь (залпами с 500–600 шагов). Затем началась беспорядочная стрельба. Тем не менее турки еще больше увеличили быстроту своего наступления. И снова начался невообразимый хаос, в котором слились в одно и крики «Ура», и дикое заунывное «Алла», и ружейная трескотня, и гул гремевших орудий.

Однако стало заметно, что энергия наступающих турок начала ослабевать. Головные части противника приостановились. Задние же продолжали напирать и вскоре увлекли и передних за собой на некоторое расстояние. Но наконец тоже остановились.

Раздалось отчаянное «Алла». Синие массы турок поначалу всколыхнулись. Наметилось даже некоторое движение вперед. Но прошло несколько томительных секунд, и у врага не хватило сил выдержать губительный огонь российских стрелков на дистанции всего в 200–300 шагов. Неприятель повернул и начал поспешно отступать.

Российская батарея преследовала турок шрапнелью, пока османы не скрылись за складками местности. Затем наши артиллеристы открыли огонь по двум неприятельским батареям, под фланговый перекрестный огонь которых они попали в начале боя.

Отбив первую атаку, 19-й пехотный Костромской полк готовился к отражению второй. Начались разборка в рядах и сбор патронов, которых оставалось не больше 4–5 штук на ружье. Едва ли можно было винить солдата, имевшего в начале боя на руках 60 патронов, в нерасчетливом расходе боеприпасов. Для бойцов это был первый бой и притом продолжительный. В подобной схватке солдату трудно (при отсутствии какого бы то ни было опыта) правильно соразмерять расход патронов с ожидаемой потребностью в них.

Пополнения же патронов из полкового обоза не было. Виновен оказался заведующий оружием, который, въехав с патронными ящиками в д. Гривицу, где-то затерялся. В итоге патронов к полку так и не подвезли. По окончании же боя патронные ящики были найдены в целости и сохранности.

Ввиду ожидаемой повторной атаки неприятеля отсутствие патронов ставило обороняющегося в весьма затруднительное положение. Слова «нет патронов» угнетающим образом воздействовали на психику бойцов и командиров.

Но вскоре неописуемая радость подняла упавший дух утомленных солдат. Был найден способ заменить наши патроны турецкими. Это открытие всецело заслуга сметливости некоторых солдат. Они во время первой атаки успели попробовать стрелять из русских винтовок «крнка» патронами турецких «пибоди». Надо было всего лишь, зарядив винтовку «крнка», два раза спустить ударник (боек), после чего в третий раз происходил уже выстрел.

Скоро все солдаты приноровились к этому способу использования неприятельских патронов. Сделав запас таковых, бойцы были вновь готовы встретить ожидаемую атаку. Нельзя не отметить того отрадного факта, что в строю остались некоторые раненые офицеры полка, продолжая руководить действиями подчиненных (подпоручики Демченко, Косенко и др.).

Спустя полчаса неприятель начал опять наступать, укрываясь в складках местности, но прежней решимости в его действиях уже не замечалось. Турецкие батареи, стрелявшие перекрестным огнем, замолчали с приближением подразделений османов на расстояние 500–600 шагов к русским батальонам. Подпустив турок еще ближе, роты 19-го полка сделали несколько залпов. Вскоре ружейный огонь вновь перешел в беспорядочную трескотню.

Скорость заряжания русских винтовок «крнка» затруднялась выбрасыванием турецких гильз, которые после выстрела раздувались и давали трещины. Турки, ободряемые своими офицерами, двигались тем не менее неохотно, лениво. Наконец остановились вовсе. Затем, заметавшись на месте, повернули назад, оставив на пути своего отступления много трупов.

После этого майор Ксирихи поднял свои роты и начал преследовать отступавшего в Плевну неприятеля. Но не дойдя до города несколько сотен метров, майор Ксирихи остановился, увидев, что на ближайших за Плевной высотах группируются свежие турецкие батальоны и передвигаются батареи. На улицах города замечалась суета, происходившая от скопления обозов, людей и животных.

И только здесь, у окраины Плевны, у подразделений полка прошел тот пыл увлечения «не опоздать», который гвоздем сидел в голове каждого бойца с минуты выступления из д. Сгалунца. Стало ясно, что произошла какая-то печальная случайность, так как Северного отряда российских войск видно не было.

Впоследствии оказалось, что отряд этот, начавший бой с рассветом и отбросивший первоначально неприятеля в смежную с Плевной котловину, вынужден был в исходе десятого часа отступить, будучи подавлен несоразмерно большими силами врага.

Было около 12 часов дня. Стрельба с обеих сторон прекратилась. Видя бесперспективность дальнейшего боя, командиры приказали отступать. С большим сожалением полк покидал занятые потом и кровью позиции. Будь хоть один свежий батальон и появись со стороны п. Радищево казачья бригада, участь Плевны была бы решена уже 8 июля 1877 г.

После пройденного полуверстного пространства назад неприятель начал преследовать подразделения полка редким орудийным огнем. Пехота же турок оставалась неподвижной. Пришлось принять при отступлении несколько новое направление на верховья Буковлекского ручья, имея целью сближение с д. Вербица, где, по расчету, должен был находиться Северный отряд. Выйдя из сферы огня турецкой артиллерии, полк остановился на привал у опушки леса, что к северу от шоссе, где и простоял до 15.00.

Теперь необходимо сказать несколько слов о действиях тыла полка. Приблизительно на том месте, где в начале боя начал разворачиваться головной батальон, расположился перевязочный пункт полка в составе двух лазаретных повозок и двух врачей с пятью фельдшерами (в полуверсте от д. Гривица).

В начале восьмого часа утра уже начали прибывать раненые на перевязку. Некоторых несли санитары, другие шли сами, помогая друг другу. Врачи усердно приступили к своей трудной работе. Число раненых постепенно увеличивалось. Пришлось врачам оказывать свою помощь наиболее нуждающимся, предоставляя остальных заботе фельдшеров. Между тем раненые все прибывали, дополняя преувеличенные рассказы своих предыдущих сотоварищей об ужасах боя.

В начале двенадцатого часа на перевязочном пункте скопились уже около 400 человек раненых нижних чинов и до 10 офицеров. Пулевые раны были почти все навылет. Большая часть их приходилась в среднюю часть тела – от колен до груди. Раны же осколками орудийных снарядов замечались в верхней части тела, исключительно в голову и плечи.

Неприглядная, тяжелая картина глухих стонов, крови и мольбы о помощи все расширялась и расширялась. Работы санитаров подразделений почти не стало видно. Вероятно, многие из них (из расчета шесть человек на роту) были ранены или убиты, вследствие чего чаще и чаще встречались солдаты из строя, которые приносили раненых и возвращались затем обратно.

В начале первого часа на перевязочном пункте распространилась паника. Появились слухи, что 19-й пехотный Костромской полк разбит и неприятель наступает. Раненые встревожились. Медицинскому персоналу потребовалось много усилий, чтобы их успокоить. В числе ободрявших раненых бойцов был и полковой священник отец Иоанн, который незадолго перед этим возвратился с поля сражения, где напутствовал умиравших.

Лежавший на носилках майор Гринцевич, подозвав к себе офицера, заведовавшего перевязочным пунктом, приказал послать просьбу в Кавказскую казачью бригаду о присылке прикрытия. Бригада эта, стоявшая в начале боя на смежной высоте к юго-востоку от перевязочного пункта и затем вскоре куда-то передвинувшаяся, оказалась к описанному времени снова на прежнем месте, производя какие-то маневры.

По облаку пыли было видно, что бригада рысью отходила назад. Наскоро написанную майором Гринцевичем записку о присылке прикрытия перевязочного пункта полка вызвались доставить по назначению полковой казначей подпоручик Шеверия и полковой квартирмейстер поручик Савватеев 2-й.

Вместе с тем, не рассчитывая на скорую присылку подкрепления, перевязочный пункт сформировал собственное прикрытие из денщиков, слабосильных и легкораненых. Затем медпункт начал медленно отступать и останавливаться только для перевязок у попадавшихся на пути источников с водой.

Вызванные из д. Гривица болгары с вьючными животными оказали услуги по перевозке и переноске на себе раненых. Однако многим бойцам пришлось идти пешком (и притом с винтовками). По прошествии больше получаса со времени отправления записки о помощи показалась спускавшаяся с высоты одна сотня кавказцев. Выйдя на путь отступления перевязочного пункта, сотня остановилась, поджидая его приближение.

Бравый сотенный командир подъехал к офицеру, подписавшему записку, и сказал, что со своей сотней он готов костьми лечь для защиты раненых. Но одной сотни, по его мнению, было недостаточно и потому необходимо, чтобы вся бригада прибыла сюда. Хотя неприятеля и не было нигде вокруг и выстрелов не слышно, но под впечатлением предложенного совета майор Гринцевич написал карандашом на почтовом конверте и вторую записку на имя командира казачьей бригады приблизительно следующего содержания: «Присланной сотни недостаточно. Прошу прибыть с бригадой отстоять наше отступление».

Записка эта с вызванными из строя двумя казаками на лучших конях была отправлена по назначению. Отступление раненых продолжалось по дороге на д. Турский Трестяник. Но стало заметно, что удалявшийся перед этим в сторону отступления перевязочного пункта столб пыли начал приближаться и вскоре показалась красивая, стройная казачья бригада на взмыленных от зноя и маневров конях.

Командир ее подъехал к майору Гринцевичу, от которого были им получены записки, и заявил, что он прибыл для охраны и обороны раненых и что обе записки будут иметь значение документов при описании действий бригады. Вскоре бригада лихо развернулась на ближайшей возвышенности, заняв оборонительные позиции. Орудия стали фронтом к д. Гривица.

Сколько времени занимала казачья бригада оборонительную позицию, точно неизвестно. Но судя по некоторым данным – недолго, так как полковник Седлецкий, остановив полк на привале у опушки леса, послал офицера к командиру бригады как старшему в чине просить указаний для будущих действий. После чего (спустя час) эта бригада и присоединилась к полку.

Перевязочный пункт, продолжая отступление, встретил на пути разгруженные повозки полкового обоза, высланные заведующим хозяйством полка для перевозки раненых.

Нужно заметить, что весь обоз в начале двенадцатого часа передвинулся из д. Сгалунца и стал на дороге из д. Гривица в д. Турский Трестяник. Около 16.30 раненые начали подходить к стоявшему вагенбургом обозу полка и повозкам 13-го летучего парка. Нельзя умолчать об одном весьма интересном факте, имевшем место в районе вагенбурга.

В то время, когда еще не успели подтянуться отставшие раненые, а вагенбург готовился на случай обороны, вблизи него проходили две казачьи сотни, конвоируя около десяти повозок. Увидев их, командир 13-го артиллерийского парка полковник Пешков послал двух офицеров-поручиков: К. и П. с приказанием, чтобы казачий дивизион остался при вагенбурге. Но несмотря на повторенное приказание, сотни не остались.

Причем старший из казачьих командиров категорически объявил так: «Доложите командиру парка, что командир 2-й сотни Терского войска получил особое приказание от своего прямого начальника и потому ничьих более приказаний исполнять не может». Непонятно, что было особенно ценного в десятке повозок, для прикрытия которых потребовалось вырвать из строя шестую часть боевого состава бригады.

Парковый командир, видя безуспешность своих распоряжений, велел запрягать лошадей и двинулся вслед за казаками. Подобрав раненых и оружие на повозки, обоз полка около 18.00 тронулся по дороге на д. Турский Трестяник, где и остановился для ночлега.

Возвращаясь к тому времени, когда на привал к полку прибыла около 14.00 казачья бригада, остается сказать, что офицеры полка просили командира бригады разрешить вернуться к Гривицкому оврагу, взять ранцы или же послать за ними казаков. Но разрешения не последовало. Между тем крайне необходимо было взять для шести рот хотя бы шинели, без которых впоследствии им пришлось сильно бедствовать.

В 15.00 отряд двинулся к д. Сгалунца, откуда после непродолжительного отдыха направился к д. Турский Трестяник, куда и прибыл в 21.00. Начались взаимные расспросы о событиях истекшего дня. Но постепенно начинало проходить возбужденное состояние и бивак стал утихать. Наступила дождливая, холодная, темная ночь. По-прежнему слух тревожили лишь стоны раненых, из которых многим не пришлось увидеть утра, – в лихорадочной дрожи, ничем не прикрытые, они окоченели.

В полдень 9 июля были сосчитаны потери. Оказалось, что в тринадцати ротах, участвовавших в бою, убыли из строя более 900 человек нижних чинов и 23 офицера. В батарее – до 20 нижних чинов и два офицера. В казачьей бригаде потерь никаких не было.

Не вдаваясь в разбор тактических ошибок, присущих, впрочем, всякому бою, нельзя умолчать о том, что поведение полка в бою 8 июля 1877 г. должно стоять вне всякого упрека. Об этом свидетельствуют и цифры понесенных потерь, и отзывы самого врага, похвала которого не может не считаться беспристрастной аттестацией.

В дополнение к выдержкам из сочинения офицера Генерального штаба Турецкой службы Таль-Эта приводим еще несколько слов: «…Что касается действий Костромского полка, то таковые заслуживают высокой похвалы за неимоверную храбрость и стойкость, с которыми полк этот сражался на протяжении четырех часов...»

Просматривая историю Костромского полка, невольно приходишь к выводу, что полк этот начал свою жизнь не под счастливой звездой.

Сделав 12 кампаний и побывав в 80 сражениях и стычках, 19-й пехотный Костромской полк каждый раз в короткий период войны нес огромные потери, меняя несколько раз заново свой состав. Вдобавок при неблагоприятных условиях, либо 19-й пехотный Костромской полк участвовал в таких сражениях, которые оканчивались хотя и в пользу нашего оружия, но лавры победы дробились, так сказать, между всеми частями и не подчеркивались особо заслуги полка. А на его долю выпадали и ответственная роль, и большие потери. Либо полк находился в таких сражениях, которые не считались удачными. Тогда и вовсе все подвиги полка проходили бесследно.

Примеры этому: Рущук – 22 июля 1810 г., Голомин – 14 декабря 1806 г., Кенигсварт и Бауцен – 7 и 9 мая 1813 г., Шато-Тьери и Монмираль – 30 и 31 января 1814 г., Черная речка – 4 августа 1855 г., Гоф – 25 января 1807 г. и т. п.

В указанных сражениях потери полка были весьма значительны. Например, под Рущуком после штурма крепости в полку остались: офицеров – 5, унтер-офицеров – 16 и строевых рядовых – 141.

Ведь для того чтобы быть способным на подвиг, нужно иметь решимость и умереть. В этом же отношении, как видно, упрека не могло быть. Но Рущук не был взят в тот день. Проявленная полком львиная сила у стен неприступной в то время крепости пропала бесследно.

После сражения при Шато-Тьери и Монмираль 30 и 31 января 1814 г. в строю остались: офицеров – 8 человек и нижних чинов – до 150 человек. В арьергардных делах с 23 по 26 января 1807 г. у Янова и при Гофе полк потерял около 500 человек из своего неполного в то время состава.

О стойкости полка при Гофе свидетельствовал известный своим беспристрастием Барклай-де-Толли. Фельдмаршал, судя по его донесениям, лично видел картину боя. Костромской полк, стоявший вначале в резерве, оказался в первой линии (по случаю отступления передовых войск) и был атакован конницей Мюрата, ворвавшейся на плечах нашего Ольвиопольского уланского полка в каре батальонов. Слова Барклая-де-Толли были следующего содержания: «Я имел прискорбие видеть гибель сих храбрых бесподобных батальонов».

Багратион иначе не называл Костромской полк, как «мой несравненный полк». Цифры потерь при Голомине, Кенигсварте, Бауцене, Черной речке и других пунктах красноречиво говорят о том, что Костромской полк был верен своему долгу.

По-прежнему неудачником 19-й пехотный Костромской полк оказался и в турецкую кампанию 1877–1878 гг. Погибший в первом же бою храбрый командир полка полковник Клейнгауз не успел засвидетельствовать о доблести полка, а безмолвные Плевненские высоты, щедро облитые кровью костромичей, также не рассказали правдивую повесть о былых сражениях.