28 июня, 2012

Большая Кавказская война (23)

Продолжение. Начало в № 5 за 2008 г.

С падением крепости Поти мы приобрели весьма важный пункт на восточном побережье Черного моря, но положение наше здесь все-таки не могло считаться прочным до тех пор, пока остальные крепости-порты: Сухум и Суджук-кале оставались в руках турок и пока не были приведены в должную покорность владетели приморских областей: Гурии, Мингрелии и Абхазии.

Политика наша в отношении последних не имела в виду полного присоединения их к нашим владениям, тем более что и силы, которыми мы располагали в Закавказье, далеко не соответствовали таким планам. Наоборот, главнокомандующий генерал Тормасов полагал, что «разделяя весь этот край (западное Закавказье), довольно обширный, на четыре владения, как то: на Имеретию, Гурию, Мингрелию и Абхазию, из которых три последние, управляясь каждая своим особым владельцем на их правах, законах и обычаях края сего, легче может быть содержим в должном повиновении тем числом войск, какое теперь там находится, тем более что силу одного владельца можно будет противополагать другому в неизбежных случаях».

Из числа приморских областей западного Закавказья в подданстве нашем состояла пока только Мингрелия. За малолетством владетельного князя ее – Левана Дадиани управление было высочайше поручено матери его – княгине Нине Георгиевне. Но власть последней была настолько ничтожной, что командующий нашими войсками в Пририонском крае – генерал-майор князь Орбелиани по прибытии в местечко Наджихевик к ее светлости княгине Нине нашел ее в весьма бедственном положении.

«Князья и дворяне, доносил Орбелиани, не внимая ее законной власти, утвержденной государем императором, совсем выходят из повиновения и послушания. Верховный совет, утвержденный с высочайшей воли в помощь ей в правлении до совершенного возраста ее сына, не занимается сим на него возложением, и народ остается без всякого правосудия. Сын ее – Леван Дадиани, по воле августейшего монарха пожалованный в чин генерал-майора, не имеет приличного воспитания и, будучи окружен всегда людьми неблагоразумными и развратными, вместо воспитания не может ли вкоренить в себя подобной привычки и впасть в меру разврата к оскорблению неограниченной тому милости, оказанной великим нашим государем».

Столь ничтожный авторитет нами поставленной и покровительствуемой власти, несомненно, сильно вредил интересам нашим не только в самой Мингрелии, но и в соседних областях. Поэтому генерал Тормасов еще в мае 1809 г. обратился к верховному мингрельскому совету, духовенству, князьям и всему народу с особым «обвинением», в котором между прочим говорил: «Я за первый долг себе вменил при вступлении моем в командование всем здешним краем обратить внимательное мое старание на то, чтобы учредить порядок в правлении мингрельском и, обеспечив доходы правительницы Мингрелии – светлейшей княгини Нины Георгиевны, коей высочайше поручено управление Мингрелией, ввести прежде всего беспрекословное повиновение каждого к власти, всемилостивейше ей дарованной».

С этой целью генерал-майору князю Орбелиани поручалось «с согласия правительницы Мингрелии и всего верховного мингрельского правления сделать постановление, на коем должна основываться обязанность каждого к власти, высочайше дарованной правительнице Мингрелии, как равно и обязанность членов совета в отношении к устройству и благу народу мингрельскому».

Первый параграф этого постановления гласил: «Всякий оскорбивший или нанесший всему ее (княгине Нины) светлейшему дому обиду есть враг Его Императорского Величества».

Вместе с тем по «неотступной» просьбе самой владетельницы при ней назначен состоять наш офицер «для препоручения сбора дани, наблюдения за поступками ее сына и других обстоятельств, ибо без его понуждения все было бы слабо народу сему к исполнению в обязательствах».

Меры эти, упрочив внутренний порядок в Мингрелии, дали возможность правительнице ее – княгине Нине проявить особо деятельную преданность нам не только во время осады Поти, но и в последовавших за сим событиях в Имеретии, Абхазии и Цебельде, где она оказывала нашим планам самое существенное содействие.

Заслуги мингрельского владетельного дома были поощрены с высоты престола пенсионом в три тысячи рублей ассигнациями в год, «по расстроенному состоянию сего дома», и высочайшим соизволением на приезд княгини Нины в Санкт-Петербург. Об этом она неоднократно просила генерала Тормасова, «желая предстать пред священное лицо Его Императорского Величества для личного принесения верноподданнической благодарности за щедроты, на нее излившиеся, и для представления малолетнего сына своего – князя Георгия с несколькими также малолетними детьми знатнейших в Мингрелии князей, коих она располагает определить в кадетский корпус для доставления им приличного воспитания и для образования их в правилах чести и верности к России».

Пример князей Дадиани не мог, конечно, не оказать воздействия и на владетелей соседних областей, где после падения крепости Поти наше влияние получило заметное преобладание над турецким.

Так, владетельный князь Гурии – Мамия Гуриели, сильно интриговавший вместе с имеретинским царем Соломоном против нас перед походом князя Орбелиани к крепости Поти, вскоре перешел на нашу сторону и оказал нам важное содействие при поражении войск Шериф-паши. В продолжение же осады он дал столь многочисленные доказательства твердой преданности нам, что генерал Тормасов, ходатайствуя о награждении его, писал: «Владетельного же князя Гуриели, который ныне весьма тверд в своей обязанности и кажется истинно предался к России, поощрить необходимо всемилостивейшим пожалованием в чин российского полковника с окладом по чину серебром и орденом Анны 2-го класса».

Почти в это же самое время генералом Тормасовым была получена просьба и самого князя Мамия Гуриели о принятии его в русское подданство. Исчисляя бедствия, которые Гурия терпела от владычества турок и интриг имеретинского царя Соломона, Мамия просил главнокомандующего: «Возьми меня и поднеси непобедимому августейшему государю, ходатайствуя по благому рассмотрению вашему, дабы он покрыл меня своею благословленнейшею десницей, сопричисли меня, соедини и почти, как владетеля Дадиани, чтобы я хвалил ваше человеколюбие и благоуправление».

Вместе с тем владетель Гурии удостоверял: «Высшею клятвою и религией, что никогда не предамся другому владетелю, а покорюсь государю – столпу православия, который воздвигнут ныне на земной сфере, то есть Александру Первому».

Для привода к присяге самого владетельного князя Гурии, как и подвластного ему народа, был командирован в апреле 1810 г. в сел. Гуриамта Белевского мушкетерского полка майор Щелкачев с двумя ротами пехоты, одним орудием и шестью казаками. Начальнику этого отряда было также поручено взять от князя Гуриели аманатов и предложить ему подписать просительные пункты, на которых должно было состояться вступление его в русское подданство.

Фото: Сергей КОРЕЦ

Приведение к присяге князя Мамия с прочими князьями, духовенством, дворянством и всем народом совершилось вскоре по прибытии Щелкачева в сел. Гуриамта. Что же касается аманатов и утверждения просительных пунктов, то вопрос этот несколько затянулся и только в октябре 1810 г. генерал Тормасов мог войти с ходатайством о всемилостивейшем пожаловании князю Мамия Гуриели высочайше утвердительной грамоты с инвеститурой.

Вместе с тем главнокомандующий, свидетельствуя «о преданности и усердии к России вдовствующей гуриельской княгини Марины, матери владетельного князя Мамия», ходатайствовал о назначении ей пенсиона по тысяче рублей в год.

В апреле 1811 г. последовала высочайшая утвердительная грамота владетельному гурийскому князю Мамия на принятие его «со всем гуриельским владением» в подданство Всероссийской империи с пожалованием ордена Св. Анны 1-го класса и инвеститурных знаков. Последние состояли из сабли, украшенной драгоценными камнями, и знамени с гербом Российской империи. В следующем же месяце последовал высочайший рескрипт светлейшей княгине Марине Гуриели с пожалованием ей пенсии по 200 червонцев в год.

Таким образом, и гурийский владетельный дом, вступивший со всем народом в наше подданство, был «почтен, как владетель Дадиани» и, осыпанный щедротами монарха, «возложил на себя цепь правды» и вышел из мрака «беспрерывных мук и смятений».

Почти одновременно с этим вступила в наше подданство и Абхазия. По богатым дарам природы страна эта могла бы считаться одним из счастливейших уголков земного шара. На всем протяжении от Ингура до Гагр ее покрывают девственные леса вековых чинаров, бука и каштанов. Пальмовые и персиковые рощи чередуются с густыми порослями лавра, роз и чайного дерева. Долины и поля покрыты азалиями, наполняющими воздух тяжелым ароматом своих желтых цветов, а склоны и овраги поросли чащей рододендронов, пестреющих причудливыми листьями и пышными лиловыми букетами. Нигде в мире нет таких мощных зарослей гигантского папоротника, как в низких сырых долинах Абхазии. Обилие влаги и горячее солнце юга обращают всю эту страну в колоссальную оранжерею.

Но эти же причины делают климат ее губительным для непривычного к нему человека. Под сенью дремучих лесов и непролазных зарослей папоротника гниют обширные болота, заражающие воздух губительной лихорадкой.

Богатая почва Абхазии не требует решительно никакого ухода и дает баснословные урожаи. Однако это благодатное условие, поощряя в населении страшную лень, нисколько не содействует его благосостоянию. Для того чтобы получить необходимое на год количество продовольствия, абхазцу достаточно было поработать на своей земле 20–30 дней в году. Остальное же время он проводил в беспокойном скитании по родным дебрям, добывая шашкой и пистолетом то, что не могла ему дать его тучная, девственная земля. Воровские наклонности, хищничество и вероломство составляли отличительные черты абхазцев, не имевших к тому же никаких прочных религиозных убеждений. Некогда Абхазия была страной христианской, но потом под давлением турок приняла ислам. Однако многие абхазцы снова возвратились к христианству, и в результате ни одна из этих религий не получила здесь преобладающего значения и не сохранила своей чистоты. Вся жизнь абхазца протекала в бесконечном бродяжничестве, в воровстве чужого скота, имущества и даже людей для продажи их в неволю.

Турецкие кочермы непрестанно бороздили поверхность Черного моря между Сухумом и малоазиатскими портами, доставляя в Абхазию оружие, порох, ткани и вывозя оттуда массы невольников и особенно невольниц, высоко ценившихся на рынках турецкой империи.

Управлялась Абхазия своими князьями, происходившими из владетельного дома Шервашидзе. Исповедуя магометанство, правители Абхазии добровольно становились под покровительство турок, которые приобретали таким образом надежный приют в этой стране для распространения своего влияния на закубанских горцев.

Появление наше на восточном берегу Черного моря и начавшаяся здесь борьба с турецким влиянием не могли, конечно, не отразиться и на Абхазии. Раздор произошел и в самой княжеской семье. Престарелый владетель Келеш-бей, склоняясь более на нашу сторону, назначил своим наследником сына своего – Сефер-бея, женатого на дочери княгини Нины мингрельской и тайно принявшего перед этим браком христианство. Такое назначение не давало туркам надежды сохранить и в будущем то влияние, которое они имели в Абхазии до сего времени. Поэтому они возбудили против Келеш-бея другого его сына – Арслан-бея.

Жестокий, кровожадный Арслан, подстрекаемый турками, решил истребить отца и всех братьев, чтобы потом нераздельно владеть Абхазией. И вот 2 мая 1808 г. Келеш-бей, поздно вернувшись домой, был встречен выстрелом на пороге своего дома. То Арслан-бей предательски, из-за угла послал пулю в своего отца. Но рука убийцы, видимо, дрогнула, и пуля попала в брата Арслана – Батал-бея. Вслед за тем грянул целый залп притаившихся в потемках соучастников Арслана и Келеш-бей повалился, смертельно пораженный несколькими пулями. Арслан подошел к нему и, чтобы не оставить никакого сомнения в смерти отца, изрубил его труп шашкой. В эту же ночь он умертвил еще двух своих братьев.

Это позорное преступление ужаснуло даже жестоких абхазцев. Арслан-бей не только не нашел поддержки в народе, но обратил на себя «многих знатных и даже черни ненависть». Преследуемый старшим своим обратом – Сефер-беем, отцеубийца заперся с немногочисленными приверженцами в крепости Сухуме. Началась междоусобная война, в которой на сторону Арслана стали турки.

Фото: Сергей КОРЕЦ

Не располагая силами, достаточными, чтобы овладеть Сухумом, Сефер-бей еще при графе Гудовиче обратился к нам с просьбой о принятии его в наше подданство, обещая обратить в христианство абхазский народ. Император Александр повелел обнадежить Сефер-бея, что просьба его будет исполнена как только закончатся начатые в середине 1808 г. переговоры с Турцией о мире. До тех же пор разрешено было правительнице Мингрелии оказать помощь своему зятю Сеферу для изгнания из Сухума Арслана.

Но когда мингрельские войска подошли к Сухуму, то туда же морем прибыл на помощь Арслан-бею двоюродный брат его – владелец Поти Кучук-бей – с вспомогательными турецкими войсками и мингрельцы должны были отступить.

Положение дел в Абхазии не изменилось. Арслан-бей продолжал отсиживаться в Сухуме, а Сефер-бей, бессильный завладеть этой крепостью, числился под покровительством русского императора и ожидал высочайшего утверждения просительных пунктов, на которых должно было состояться формальное принятие его в русское подданство.

Тем временем командующим нашими войсками, расположенными в Имеретии и Мингрелии, был назначен генерал-майор князь Орбелиани, которому поручалось овладеть мирным путем крепостью Поти и вообще осуществить планы нового главнокомандующего – генерал-майора Тормасова относительно областей западного Закавказья.

Прибыв в мае 1809 г. в Редут-кале, князь Орбелиани «вошел в познание народов Абхазии, дабы, по узнании сего, князей и начальствующих можно привлечь к стороне нашей».

Это было весьма важно ввиду того, что, во-первых, не только Сефер-бей, но и большинство абхазских князей просили князя Орбелини о принятии их в русское подданство, а во-вторых, князья эти, находясь в близком родстве с Кучук-беем потийским, происходившим также из фамилии Шервашидзе, могли весьма содействовать нашим домогательствам склонить Кучуке-бея на добровольную уступку нам крепости Поти.

В этих видах князь Орбелиани по прибытии в Редут-кале пригласил к себе для переговоров Сефер-бея, зятя правительницы Мингрелии – князя Манучара Шервашидзе и князя Сослан-бея Шервашидзе, имевшего в Абхазии на берегу Черного моря «довольно достаточное владение». Сослан-бей объяснил князю Орбелиани, «что с самого вступления войск российских в мингрельское владение, питая верность к российскому престолу, он искал удобного случая вступить в число подданных Его Величества», почему и поторопился на приглашение князя Орбелиани прибыть в Редут-кале, «единственно для сего им предпринимаемого дела».

Одновременно с этим князем Орбелиани получено было письмо от Арслан-бея, в котором последний просил о принятии его в русское подданство, обещая за это сдать нам крепость Сухум.

Генерал Тормасов одобрил меры, принятые князем Орбелиани для сближения с абхазскими князьями, и поручил ему всеми средствами поддерживать в них стремление перейти в наше подданство, «обнадеживая (их) защитою и покровительством всемилостивейшего государя императора». Относительно Сефер-бея Тормасов предписывал князю Орбелиани «иметь с ним обращение, отличное пред другими абхазскими князьями, как с владетелем, покровительством от Его Императорского Величества и который, статься может, в непродолжительном времени будет высочайше утвержден законным владетелем всея Абхазии».

Что же касается предложений Арслан-бея, то таковые были решительно отвергнуты нами. «Отцеубийце же Арслан-бею, – писал Тормасов князю Орбелиани, – просившему вас о принятии его в подданство всероссийской державы, не только не подавайте ни малейшей надежды, чтобы он после бесчеловечного и зверского поступка, им сделанного над почтенным престарелым отцом своим Келеш-беем, мог когда-либо быть принят под покров всемилостивейшего российского монарха, но, напротив того, старайтесь искусным образом восстановить против него всех частных владетелей Абхазии, имеющих сколько-нибудь силы и влияния в их народе».

Такое отношение к Арслан-бею, несмотря на всю заманчивость предложений его сдать нам крепость Сухум, имело полное основание и подсказывалось лишь прямотой и правдивостью политики нашей в областях западного Закавказья. Понятно, что весь смысл приобретения нами Абхазии сосредоточивался на крепости Сухуме. Последняя не только «не бесполезная была бы для России по особенно хорошей морской пристани, в которой и строение кораблей прежде сего было производимо для Оттоманской Порты», но и являлась опорным пунктом турок для распространения враждебного нам влияния на Абхазию и соседние племена закубанских горцев. Владея Сухумом, мы подчинили бы себе Абхазию, но Абхазия без Сухума едва ли представляла для нам большой интерес.

Однако принимать эту хотя бы и весьма важную для нас крепость из рук мятежного князя, восстановившего против себя своим гнусным преступлением почти все население края, было бы не совсем удобно, особенно после того, как легальный владетель Абхазии – Сефер-бей уже более года считался под нашим покровительством и в недалеком будущем должен был принять формальное подданство. Актом этим мы все равно также приобретали право и на крепость Сухум, которую затем генерал Тормасов имел в виду, не занимаясь нашим гарнизоном, предоставив Сефер-бею, «с помощью частных абхазских владельцев и некоторым со стороны нашей содействием, вместе с мингрельскими войсками».

Для того же чтобы иметь непосредственный контроль над этой крепостью, предполагалось послать туда, «под видом доверенной особы от российского правительства, одного надежного штаб-офицера для пребывания при Сефер-Али-бее, который, выиграв его доверенность, может неприметно входить в управление крепостью и иметь над оною надзор. Таким образом, полагал Тормасов, не подвергая войск наших опасности, ни ослаблению оных в Имеретии и Мингрелии, нам можно будет иметь Сухум, так сказать, под своими руками, доколе по обстоятельствам или для пользы империи будет признано нужным занять оную навсегда российским гарнизоном».

Однако водворение нашего влияния в Абхазии и приобретение крепости Сухума произошло несколько иначе, чем предполагал главнокомандующий – генерал Тормасов.

Фото: Сергей КОРЕЦ

В мае 1809 г. последовало соизволение на принятие Сефер-бея со всей Абхазией в вечное покровительство и подданство российской империи с утверждением его законным владетелем Абхазии под именем князя Георгия Шервашидзе и со всемилостивейшим пожалованием ему на это достоинство высочайшей грамоты, знаков инвеституры, а также ордена Св. Анны 1-го класса и пенсиона в 2500 рублей.

Об этой высочайшей милости было торжественно объявлено Сефер-бею полковником Симоновичем в крепости Редут-кале в присутствии особо приглашенных по этому случаю абхазских князей. Но самые знаки инвеституры, которые наглядно доказывали бы владельческие права Сефер-бея, не были при этом вручены ему по той причине, что Тормасов не получил их еще из Петербурга.

Это, по-видимому, незначительное обстоятельство послужило поводом к серьезным осложнениям и едва не поставило нас в необходимость «покорять оружием народ, добровольно предавшийся в подданство всероссийской империи».

Абхазцы привыкли во время турецкого господства повиноваться своим владетельным князьям лишь по утверждении их от Порты путем всенародного вручения султанского фирмана и знаков владельческого достоинства – меча и шубы. Теперь же они были весьма изумлены, что после нескольких слов полковника Симоновича Сефер-бей вдруг обратился в их законного владетеля, которому надлежало повиноваться под страхом навлечь на себя гнев великого русского царя. Вследствие этого «абхазский народ, как доносил Тормасов, начал ныне по своему легкомыслию приходить в колебание и непослушание к Сефер-бею, всемилостивейше утвержденному законным владетелем Абхазии, потому что два года уже по вступлении его в подданство России не видит нужным по обычаю их знаков, кои бы удостоверить их могли в том, что всемилостивейший государь император удостоил действительно Сефер-бея со всем его владением принять в вечное подданство всероссийской империи».

Этой «колеблемостью» абхазцев не упустили воспользоваться турки, всемерно старавшиеся «поддерживать отцеубийцу Арслан-бея, запершегося в Сухумской крепости, и отвлекать абхазский народ от повиновения Сефер-бею».

Положение последнего из неловкого стало опасным. Он обратился к Тормасову с просьбой помочь ему овладеть Сухумом и взять «аманатов от разных фамилий, на которых он не надеется, и сих бы аманатов отобрать посредством одного российского чиновника и почетного князя от стороны правительницы Мингрелии и содержать до устроения своих дел в заведывании означенной правительницы».

На это Тормасов отвечал, что «всякая помощь со стороны войск российских будет оказана, но не прежде, как наступающей весною, в которое время я ожидаю военных наших судов к берегам Черного моря и тогда удобнее будет приступить к овладению крепостью Сухум-кале».

Для отобрания же аманатов был командирован Сефер-беем Белевского мушкетерского полка прапорщик Болтенко. Но абхазские князья наотрез отказались выдать аманатов, говоря, что «не признают его, Сефер-Али-бея, утвержденным высочайшим повелением их владетелем».

Этот факт не оставлял уже никакого сомнения в истинном настроении абхазских князей. Последние мало-помалу стали переходить на сторону Арслан-бея, который, получив утверждение от Порты на право владения Абхазией, усилился турецкими войсками и решил «переселить немалую часть абхазцев в Батум». Для исполнения этого от Порты уже присланы были в Сухум два корабля и несколько судов.

В таких обстоятельствах Сефер-бей удалился из Абхазии к нам в Кутаис, где снова «просил о даче ему войска для взятия крепости Сухума, так как он остается почти совершенно обессиленным и даже изгнанным».

Наконец после неоднократных представлений генерала Тормасова были получены в июне из Петербурга знаки инвеституры. Но когда Сефер-бею предложили отправиться из Кутаиса обратно в Абхазию для принятия там этих знаков с должной церемонией, то Сефер-бей отвечал, что «весьма для него опасно принять оные (знаки) в теперешнее время, когда соперник – брат его – владеет Сухумом и, следовательно, почти всей Абхазией, и что он, услышав об утверждении его владельцем, будучи сам утвержден от Порты, непременно нападет на него с турецкими войсками, разорит и выгонит из Абхазии».

Поэтому Сефер-бей просил отложить церемонию принятия им высочайшей грамоты и знаков инвеституры до того времени, когда русские войска займут крепость Сухум, и откровенно писал Тормасову, что без русских войск он «не осмеливается даже из Мингрелии выехать в свое владение».

Теперь только Тормасов убедился в истинных качествах Сефер-бея и сознал ошибочность предположений и планов, на которых он рассчитывал упрочить наше влияние в Абхазии и приобрести крепость Сухум. «И так, – писал он полковнику Симоновичу, – сколь сие обстоятельство по нечаянности своей ни неприятно для меня, но как дело уже совершено и отступиться от покровительства его невозможно, то и не остается теперь другого способа для поддержки его, как покорение крепости Сухума силою оружия и чтобы сим же средством Сефер-Али-бея ввести во владение Абхазией».

Симоновичу предписывалось собрать сведения и подготовить соображения для движения наших войск к Сухуму со стороны Мингрелии. В то же время, осознавая крайнюю затруднительность ведения операций в этом направлении, главнокомандующий ходатайствовал о скорейшей присылке к берегам Абхазии черноморской флотилии, с помощью которой и предполагалось овладеть Сухумом.

Еще в марте 1810 г. часть судов черноморской флотилии была командирована к восточным берегам для крейсирования около Сухума и Суджук-кале, имея главным назначением «не допускать никаких перевозок и прекратить все сообщения турок, а в случае покушения к сему неприятельских судов делать им отражение. Вследствие сего крейсерами взято и истреблено несколько купеческих судов».

Когда же выяснилась необходимость овладеть Сухумом при помощи наших вооруженных сил, то к этой крепости была командирована под начальством капитан-лейтенанта Додта эскадра из одного военного корабля «Варахиил», двух фрегатов, одного авизо и двух канонерских лодок с батальоном 4-го морского полка.

Подойдя к Сухуму 9 июля в три часа пополудни, капитан-лейтенант Додт начал громить крепость «со всех орудий батальонным огнем». Бомбардировка продолжалась беспрерывно до утра следующего дня, производя в крепости страшные разрушения: были разбиты и развалены брустверы и амбразуры и «каменьями почти все пушки завалены, а остальные с лафетов упали, стоявшие при форштадте суда все потоплены и некоторые дома загорелись и падали, отчего неприятель пришел в великий страх и замешательство».

Тем не менее на другой день в 10 часов утра высаженный десант из батальона пехоты при двух орудиях двинулся к крепости, но был встречен сильным огнем с ее полуразрушенных стен. Спустившиеся с соседних лесных гор неприятельская конница и пехота пытались атаковать нашу колонну, но были рассеяны огнем с судов.

На стенах появился белый флаг лишь после того, как штурмующие войска начали разбивать ворота. В 11 часов утра десант занял крепость, в которой найдено восемь знамен, 62 пушки, два фальконета и большие склады пороха, ядер и оружия. Турки потеряли более 300 человек убитыми. Недешево стоила эта победа и нам: семь офицеров и 102 нижних чина выбыли из строя убитыми и ранеными.

Разрушенная крепость была наскоро исправлена, вооружена 16 пушками и занята гарнизоном из двух рот 4-го морского полка и роты Белевского полка, перевезенной сюда из Редут-кале.

Падение Сухума сразу прекратило смуты, царившие в Абхазии. Арслан-бей с немногими сообщниками бежал в горы. Князья и народ немедленно явились с волеизъявлением покорности и с просьбой о принятии их в наше подданство. Прибыл в Абхазию и Сефер-бей. Препятствия к выполнению церемонии вступления его в русское подданство были устранены. Поэтому «знаки монаршей к нему милости», хранившиеся до сего времени в Потийской крепости у командира Белевского полка полковника Мерлина, были переданы того же полка майору Моизе и под охраной команды из 100 рядовых при одном штаб-офицере и двух обер-офицерах отправлены в Абхазию. Здесь же они были вручены Сефер-бею по особому церемониалу, «при собрании всех почетнейших абхазских старшин и народа, которые, будучи поражены столь новым для них зрелищем, торжественно признали Сефер-бея своим владельцем.

Последний, публично присягнув «на вечную верность подданства Его Императорскому Величеству со всем абхазским владением», отправился в покоренную нами крепость Сухум, которую и избрал местом всегдашнего своего пребывания, «в уважении, что народ Абхазии привык повиноваться тому, кто оною владеет».

Значение Сухума, равно как и крепости Поти, несомненно, было весьма велико на восточном берегу Черного моря, и переход этих крепостей в наши руки почти совершенно лишал турок того влияния, которое раньше они оказывали на приморские области западного Кавказа. Но для полного ограждения последних со стороны Поти нам необходимо было овладеть еще крепостью Суджук-кале, через которую туркам оставалась возможность сноситься с закубанскими горцами. По мнению Тормасова, с падением Суджук-кале «все горские народы, отрезанные от всякого сообщения с турками, легкими способами будут укрощены и должны по необходимости сделаться покорными подданными Его Императорского Величества».

Поэтому главнокомандующий, желая воспользоваться пребыванием нашей эскадры у берегов Абхазии, а также «страхом, наведенным побережным жителям через покорение Сухумской крепости», предписывал капитан-лейтенанту Додту, не теряя времени, «неуклонно обратить с флотилией военные действия на Суджук-кале».

Побудительной причиной к скорейшему занятию крепости Суджук-кале служило также и то обстоятельство, что в это самое время успехи нашего оружия на балканском театре принудили Турцию искать мира и Тормасов считал «весьма полезным, не упуская времени, обратить военные действия на Суджук-кале и по праву оружия удержать сию крепость под российской державой до заключения еще полного мира, дабы после избежать всяких затруднений и иметь неоспоримо под властью России сие место, для нас весьма нужное».

Другим пунктом на берегу Черного моря, привлекавшим к себе наше внимание, была турецкая крепость Батум, которая после падения Поти и Сухума обратилась в главный опорный пункт турок на кавказских берегах. Хотя крепость эта и была отдалена от Мингрелии, Имеретии и особенно от Абхазии, тем не менее ее влияние могло распространяться и на эти области через Гурию и Ахалцых.

После смерти владельца Батума – Кучук-бея жители его, «привыкшие иметь начальников из фамилии Шервашидзе», приглашали из Абхазии Сослан-бея, чтобы он, женясь на вдове Кучука, сделался правителем Батума. Сослан-бей выразил на это свое согласие и вместе с тем дал нам знать, что желает вступить в наше подданство на тех же условиях, на которых был принят его двоюродный брат – Сефер-Али-бей.

Это дало Тормасову повод стремиться к завладению Батумом при помощи влияния родственных Сослан-бею владетельных домов Абхазии и Мингрелии. В то же время Симоновичу дано было разрешение «овладеть Батумом с помощью крейсерных судов», если только это будет возможно «без особенного риска».

Однако стремления эти не привели к желательным результатам. Батум по-прежнему остался во власти турок, а нам удалось овладеть лишь крепостью Суджук-кале. Благодаря последнему наша береговая линия протянулась от устья Кубани до устья Фаза. Здесь мы имели наши гарнизоны в Анапе, Суджук-кале, Сухуме, Анаклии, Редут-кале, Поти и Гуриамте. Охрана же линии со стороны моря возложена была на особую эскадру, которая крейсировала от Анапы до Батума.

Энергичная деятельность этой эскадры, совершенно обезопасив приморские области западного Закавказья со стороны турок, дала возможность генералу Тормасову уже в начале 1811 года озаботиться устройством торговых сношений Черноморского побережья с Крымом при посредстве особо учрежденной для этого «акционерной мингрельской компании».

Предполагалось, «что сие новое учреждение, покровительствующее полезной торговле, будет основанием прочной уверенности новопокоренных азиатских областей в продолжительном их благосостоянии через оживление там промышленности».

Вместе с тем было обращено внимание и на упрочение нашего положения во вновь приобретенных областях путем колонизации их более надежными элементами. С этой целью генерал Тормасов вошел в сношение с иерусалимским греческим архимандритом Венедиктом о переселении греков из пределов Турции на земли, отведенные нами для этой цели у крепости Поти, между рр. Рионом и Молтаквой.

Здесь же, у Поти и Редут-кале, взамен гарнизонов предположено было поселить две станицы черноморских казаков, каждую по 350 семейств. «Казаки сии, – доносил Симонович, – как известно, ведя совсем другой и непринужденный образ жизни, нежели солдаты, и живучи домами, могут там с пользою к службе быть употреблены».

Такими мерами насаждалось и постепенно закреплялось деятельностью генерала Тормасова русское владычество в областях на восточном берегу Черного моря. Но еще много десятилетий суждено было провести нам здесь в тяжелой, зачастую неравной борьбе, пока окончательно не водворились порядок и гражданственность на всем этом побережье, открывшем прямое сообщение Закавказья с Новороссией и Крымом.

Продолжение следует.